ТАРТАРИЯ
Иоанн Кронштадтский приводит к кронштадтскому мятежу.
Петербург на костях – к блокадному Ленинграду,
Ленский расстрел – к ленинскому шалашу,
Тартар – к Тартарии, не в смысле ад к аду:
жизни всё больше в расколотом царстве теней,
жарко в истории и у могил мониторов,
мощи приехали – очередь как в мавзолей,
мемориалам – цветы, им, любимым без споров.
Деду теперь за победу не надо жилья
да и наклейки ему на машинах – не в кассу,
знаешь ли, дед, что везде теперь курят кальян,
и коноплю. Ты приметил, что жертвы напрасны?
И просвещенье напрасно, не спас ни Толстой,
ни Соловьев с Достоевским, сатиры с мольбами,
нынче у нас всё загробное, в жизни – простой,
если за жизнь не считать столкновение лбами.
Всё-то к чему-то. Москва – долгорукая длань,
хану платила и платит, и дань неизменна,
длань оскудеет – на улице тьмутаракань,
позолоти – и сияет ночная деревня.
Люд наш волшебное слово лелеет – «весна»,
окна в Европу распахнуты, веет духами,
как они порохом стали, как кровь из вина?
что в этих войнах, чтоб жизнь отдавать с потрохами?
Кочевая Тартария, нет здесь оседлой земли,
переворот колеса приводит к его провороту,
разъезжается люд, чертыхаясь в дорожной пыли,
оставляя загробную родину грустным сиротам.
октябрь 2013
TARTARY
Saint John of Kronstadt leads straight to the Kronstadt Revolt.
Petersburg built on bones to the blockade of Leningrad,
The shooting of Lensky, directly to Lenin's hut,
Tartarus to Tartary , not meaning Hades to Hades:
lives lived evermore in the cracked kingdom of shadows,
hot in their history hunched over gravestone monitors,
powers standing in line at the mausoleum,
all strife memorialized among favorite flowers.
Grandpa doesn't need any more bumper stickers
thanking him for his service, and victories.
Grandpa, you know that hookahs are everywhere
and hemp? You see how vain sacrifice is?
And education is useless, Tolstoy couldn't save us,
nor Soloviev and Dostoevsky, satire and prayer,
It's all postmortem now, our living is simple,
If we don't count life as beating heads our together.
Something for something. Moscow, the sacred hand
of the Dolgorukis paying the Khan his tribute,
in the street cockroachgloom, the hand grows lean,
crossed with gold, and the village gleaming at night.
Our folk cherish the magic word of "Springtime"
The wide-open window on Europe blows its spirits
into gunpowder, a change like blood out of wine?
What's in these wars but the invigoration of guts?
Wandering Tartary, here there's no settled land,
a turn of the wheel leads to an overturning,
A people departs, cursing the dust of the road ,
having left sad orphans an afterworld of home.